Когда мамка стала мачехой: одиссея украинских заключенных с оккупированных территорий

Справка:

С начала полномасштабной войны в российской оккупации оказалось около трёх тысяч украинских заключённых. На момент вторжения они находились в 11 тюрьмах Донецкой, Запорожской, Луганской, Николаевской и Херсонской областей. В такой же ситуации, по данным правозащитных организаций, оказались около 29 тысяч украинских заключённых, попавших в оккупацию с 2014 года, с момента начала войны на востоке Украины. Многие из них безуспешно пытаются вернуться домой.

— Почему вы не эвакуировали их из колоний, когда была такая возможность?! — кричат в ярости заплаканные жёны заключённых, сжимая кулаки так, что ногти впиваются в ладони.

— Почему не дали им хотя бы шанс защищать Украину, когда они умоляли об этом, обещали искупить свою вину кровью?!

Украинские чиновники прячутся по кабинетам, избегая взглядов этих женщин.

— Почему администрация колоний и СИЗО добровольно передала ключи от их камер оккупантам, присягнув новому хозяину, а они — нет? Почему вы бросили тех, кто остался верен Украине?

Ответа нет. Лишь тишина. От ногтей, впившихся в ладони, остаются кровавые следы. Вытирая размазанную тушь, эти женщины идут искать деньги, чтобы вернуть своих мужчин домой.

«Дорога жизни»

Автобус «Колотиловка — Покровка» довёз до российского блокпоста. Там долго проверяли документы. Могли запросто завернуть обратно. Мурыжили. Потом процедили:

— Отсюда пешком! Зря тебя, волчара, отпустили.

До Украины — два километра «серой зоны».

Эти два простых и даже где-то забавных названия — Колотиловка и Покровка — стали знаковыми и важными для многих украинцев. По меньшей мере сто человек в день пользовались этим гуманитарным коридором.

Пограничный пункт с перебоями работал на протяжении всей войны: его закрывали в начале полномасштабного вторжения, затем открывали, а окончательно закрыли в августе 2024 года, когда началось наступление на Курском направлении. Этот пункт функционировал исключительно как гуманитарный коридор — через него пропускали только граждан Украины и только в одну сторону.

Длинная унылая дорога из щебня посреди поля. По ней грохочет инвалидная коляска, её владелец с трудом крутит колёса. Женщины тащат тяжёлые сумки. Недаром её прозвали «дорогой жизни». Она стремная. Где-то вдалеке грохочет канонада. И ты плетёшься, как вошь на гребне. Пассажиры автобуса со своими тюками — как на ладони. И постоянно ощущение, что за тобой наблюдают и с той, и с этой стороны. Хорошо, если в бинокль, а не в снайперский прицел. Прямо на дороге валялись брошенные вещи, сломанные тележки, колёса от чемоданов. Шаг влево или вправо, в ржавые заросли бурьяна, смертельно опасен. Всё вокруг заминировано.

Вот неспешно, вразвалочку, идёт, покуривая, мужик. Это ему сказали на российском блокпосту: «Зря отпустили». Он худой. Лет сорок? Или шестьдесят? Лицо изрезано морщинами. Идёт два километра налегке. У него пачка сигарет, справка об освобождении и удостоверение личности.

Виталий — бывший заключённый украинской колонии, который вместе с другими арестантами попал в оккупацию и был вывезен в Россию. Теперь он возвращается домой. Идёт тяжело, лениво. Привычка тюремная. Там не принято спешить. У него за душой ничего.

Виталий, присматриваясь к фигурам бойцов на нашем блокпосту, тихо с усмешкой говорит:
— Принимай, мама. Опять я тут.

Он не становится на колени на украинской земле. Не плачет. Ему никто не накидывает на плечи жёлто-синий флаг.

— Нас там встретили волонтёры, — рассказывает Виталий. — Повезли в миграционный центр. Там тоже не всё так просто. Допросы СБУ, детектор лжи. А потом нас отвезли в Сумское СИЗО, и я там досиживал до конца срока.

Да, он должен досидеть в Украине недосиженный срок. Всё дело в том, что в России за некоторые преступления срок меньше. Там выпустили, а сюда пробрался — так досиживай. И всё равно бывшие зеки идут и пробираются «дорогами жизни» сюда. За решётку.

Их много таких невероятных историй.

— Один день, нам бы один только день! Подышать! — Максим с братом вдыхали холодный чистый октябрьский воздух. Пили его. И не могли надышаться.

Тринадцать лет тюремного смрада. Тринадцать лет в стенах, пропитанных запахом немытых человеческих тел. Вонь табака, испражнений и баланды. Зимой ползут стылые туберкулёзные сквозняки, летом — раскалённое влажное пекло. А сейчас лёгкие разрывались от кислорода.

Братья слезящимися, непривычными к свету глазами смотрели на серое небо, по которому ветер гнал тучи. Они трогали кору деревьев. Словно дети, смеялись, показывая пальцем на уток, которые плыли возле разрушенного моста.

Максима с братом привезли в Херсон на пересмотр дела. А тут — полномасштабка, оккупация.

Их долго уговаривали принять гражданство России. А там, вслед за гражданством, и служба в «Вагнере». Они отказывались. Зеков материли, угрожали, урезали пайку.

А потом, спустя полгода, оккупанты бежали из Херсона.

В десять утра прибегает хозобслуга и кричит:
— Нас бросили, выходим! — и открывает камеры.

Все кинулись кто куда. Максим с братом решили идти на ближайший блокпост ВСУ.

И там остались. Стали помогать по хозяйству: рубить дрова, воду таскать. И время на свободе растянулось. Как писал классик: дольше века длится день.

Братья надышались. Но потом всё же были отправлены в одесское СИЗО. Что ж, приговор никто не отменял. Но они пошли туда добровольно.

Братьям повезло. Они не стали живым щитом у оккупантов. Их не стали убивать и пытать на российских этапах.

Одиссея с избиениями

Олег Цвилый, руководитель ОО «Захист в’язнів України»:
— Они прикрывали своё отступление, крали заключённых, когда ВСУ заходили в Херсон. Им нужен был живой щит, когда они на понтонных переправах тикали.

Виталий Цыбанов, бывший заключённый:
— В октябре оккупанты нас вывезли из Херсона на «семёрку» — это тублагерь (исправительная колония №7 для больных туберкулёзом в городе Голая Пристань). Там, когда нас приняли, немного побили. И раскидали по баракам. А в тех бараках люди умирали. После них только в морг ехали.

Там две недели продержали. Потом в «воронок» запихнули по 18 человек, хотя его вместимость — восемь. Автомат навели и говорят:
— Все жалобы и вопросы будут расцениваться как провокация!

Утром мы приехали в симферопольскую ФСБшную тюрьму. И тут уже жёстко стали избивать. У меня стоял зубной протез. Меня так ударили, что я упал. Очнулся — весь рот в крови, протеза нет. Раскрошился и выпал. И колено болело так, что я ещё с костылями ходил.

Некоторые там боялись в туалет выйти. Грозились убить или изнасиловать.

Потом повезли в Керчь. Там снова избили.

Потом повели в Апшеронск (город в Красноярском крае), оттуда — в Красноярск. Оттуда — на Керчь.

А там я связался с организацией «Захист в’язнів України» и так попал в Колотиловку.

Тюремная почта

Честно говоря, у меня нет ни малейшего представления, как можно украинского заключённого доставить домой, в Украину, из России не в рамках обмена пленными. И сразу скажу: государство в этом ни малейшего содействия не оказывает. Да и как, собственно, это сделать? А начинается всё с сарафанного радио, или «тюремной почты».

Дороги

Как говорил российский зэк Навальный: «На «дорогах» тюрьма стоит».

Дороги — это вены тюрьмы, её кровь. Из камеры в камеру идёт постоянная циркуляция. Обычно вся внешняя стена тюрьмы покрыта чем-то вроде паутины из «дорог». В разных направлениях по ней ползут разные грузы: чай, сигареты, «малявы» — сообщения другим заключённым.

«Хата» считается «людской», если в ней есть дороги. Ты не можешь считаться порядочным арестантом, если не поддерживаешь связь с другим порядочным арестантом. Даже если ничего друг другу не отправляется, всё равно дороги плетутся, связь проверяется и налаживается.

Дороги делают из всего, из чего можно сделать верёвки. Если ты попал в СИЗО в свитере и шерстяных носках, можешь с ними попрощаться — из них моментально сделают «дороги». У важных грузов есть сопроводительная документация: отдельно на груз, отдельно на документы.

У большинства арестантов есть мобильные телефоны, но «дороги» — это святое. Новость, попавшая в места лишения свободы, распространяется быстро, со скоростью «грузов», ползущих по стене в дождь и снег.

Есть ли в «хатах» украинцы, через баландёра не узнаешь — может стукануть куму. Можно, конечно, позвонить: мобилки в хатах тоже имеются. Но через «дороги» надёжнее — лишних ушей нет.

К украинцам в местах лишения свободы отношение, в общем-то, неплохое.

Олег Цвилый:

— Изначально, когда наши приезжали в колонию, их встречали жёстко. Почти всегда били. А вещи при прибытии отбирали все, вплоть до трусов.

Перед этапом персонал накручивал зэков, что везут хохлов, нацистов. Наши объясняли, что они не военнопленные, они просто зэки. Россия большая, и много разных национальностей сидит. Ну, и каждый пытается блатовать. Но наши парни, скажем так, тоже пять баллов показали. Одному чеченцу, сильно наглому, в глаз хорошо дали. Короче, было пару инцидентов, где они отстояли своё достоинство. И после этого они уже сидели нормально.

С ними считаются. Но в Крыму, когда идёт этап, это жёстко. Это уже со стороны не осуждённых, а со стороны администрации и всяких там «спецотрядов». Например, когда их привозят из Краснодара этапом в Керчь, их там тоже бьют. Четырнадцать суток нужно стоять на ногах. С шести вечера до десяти утра нельзя даже присесть. Ну, и так далее. Издеваются.

По тюремной почте всех быстро находят. Остаются ещё и без вести пропавшие. В первые дни оккупации заключённые в Херсонском СИЗО, чьи сроки уже заканчивались, стали говорить об этом оккупационному начальству, мол, отпускать пора. Им надевали мешки на головы — и увозили куда-то. Так они и сгинули. Не всех, но найти людей можно.

— Обращаются к нам родственники и говорят: «Пропал брат, муж, сват». Называют имя, статью, где сидел.

Анна Скрипка, юридический советник в ОО «Захист в’язнів України»:

— Во-первых, мы устанавливаем местонахождение людей. Некоторые по нелегальным телефонам сами с родственниками связались. И уже родственники нам сказали, что он, например, находится в Волгограде или ещё где-то. Либо заключённый сам позвонил и сказал: «Со мной тут ещё сидят Петров, Иванов и Васечкин». Таким вот сарафанным методом и нелегальной связью мы устанавливаем их местонахождение.

Если заключённый отыскался, то с ним устанавливается более-менее постоянная связь. И он уже знает и запоминает, как мантру, что ему делать, если, дай бог, освободят.

Олег Цвилый и Анна Скрипка

Анна Скрипка:

— И соответственно, после освобождения они уже знают наш телефон и знают, куда им идти. Там местный суд пересматривает приговор, приводя его в соответствие с российским законодательством. Иногда у них небольшая разница в сроках, так что бывает, выпускают чуть раньше.

Дмитрий Жогов (далее — Д. Ж.):

— Вот они выходят из колонии где-то в России без денег, без документов, а что дальше-то?

Анна Скрипка (далее — А. С.):

— Они все выходят без денег и в робах, без мобильников. Но мы уже работаем не первый год. По освобождении они уже знают, что им нужно идти в определённую гостиницу, с которой у нас есть договорённость. В гостинице администратор даёт им телефон, я с ними разговариваю, спрашиваю, куда они едут, будут ли возвращаться в Украину. Рассказываю им путь возвращения, какие документы им ещё нужно сделать, чтобы пересечь границу. Селю их в отель, а потом изготавливаем документы в миграционной службе — это заключение об установлении личности иностранного гражданина. И только с этим заключением мы можем двигаться дальше через границу.

Д. Ж.:

— Я могу предположить, что это же бешеные бабки.

А. С.:

— Иногда у них есть родственники, что смягчает нашу участь. Они могут сами себе купить телефон, одежду. Я их вожу по 3–4 человека группами. По одному они, в принципе, не ездят. 2–3–4 человека — и на группу должен быть один телефон. Если у них нет телефона, мы его приобретаем. И покупаем билеты, отправляем на телефон. И они едут на границу по этим билетам.

В Волгограде немного по-другому: их встречают сотрудники полиции, везут в суд, где назначают штраф за незаконное пребывание на территории России.

Д. Ж.:

— То есть их штрафуют, будто они сами пересекли границу?

А. С.:

— Да. И в судебном решении написано: «Помещение в центр содержания иностранных граждан для выдворения». Всё. И они сидят, ждут выдворения.

Центр, в котором они находятся, не предусматривает медицинской помощи. А у нас там ВИЧ-инфицированные, больные туберкулёзом — им нужна терапия. Они по полгода там сидят, а терапию кто будет выдавать? Там не предусмотрены медики. У нас были случаи, когда освобождали людей, и колония связывалась с нашей организацией! Русские колонии, чтобы вы понимали, связываются с украинской правозащитной организацией. «Куда девать вот этих?» А «эти» — люди, которых актировали в связи с состоянием здоровья. Одного человека нам просто выкинули и сказали: «Забирайте этот мусор!» А он без двух ног. Мы своими силами нанимали машину и вывозили этого человека на гуманитарный коридор. Ещё одного — без одной ноги — вывезли таким же образом. Вот таких случаев у нас уже было три. Ещё одного слепого выпустили. Такие случаи есть. Их не берёт ЦВСИГ (Центр временного содержания иностранных граждан), а колония не знает, что с ними делать. Они просто отпускают их.

А. С.:

— Они готовы досиживать свои сроки, лишь бы попасть домой. Мы их опрашиваем, они рассказывают, как они сидели там и как сидели у нас. Говорят, что это небо и земля. Естественно, у нас уже намного гуманнее, чем в России. В России остался «совок».

Д. Ж.:

— Выезжать, насколько я знаю, пробовали и через страны Балтии?

А. С.:

— Да, первые попытки выдворить их были, когда сами сотрудники российского ЦВСИГа повезли их в Латвию. Но их не пустили, развернули. Потом была ещё одна попытка — опять развернули. А потом у нас были парни, которым при освобождении отдали паспорт, находившийся в личном деле, либо родители прислали паспорт, если они сидели в Керчи. Эти парни пробовали выехать через страны Балтии, и иногда у них это получалось. Но выехало всего пару человек. Это было в самом начале. А потом всех наших заключённых, которых насильно увезли в Россию, внесли в базу ШИС. База SIS (ШИС) — это Шенгенская информационная система. Это база данных, в которой, помимо прочего, содержатся сведения о тех иностранцах, которые нарушали закон. В базу SIS информация вносится на 10 лет, и таких людей не пускают. То есть они каким-то образом все попали в базу ШИС, в том числе женщины. Дорог, по которым можно выбраться из России, становится всё меньше. Вернее, остались только через Беларусь и Грузию.

А. С.:

— Формируются этапы по 10 человек, их везут на границу с Грузией.

Забытые

На российско-грузинском кордоне, среди ослепительно белых гор, через перевал змеится шоссе. Зимой иногда сходит лавина и заваливает дорогу. Расчищают дней пять — иначе не добраться. Потом по дороге едут украинские и грузинские волонтёры с одеждой, вещами, лекарствами, документами к грузинской границе. Здесь живут украинцы, которых депортировали из России. Они живут тут месяцами. Украинским чиновникам их судьба неинтересна. Сейчас на границе России и Грузии находится одессит. У него в судебных решениях написано «уроженец города Одессы», но нужны ещё подтверждения: справки, доказательства.

И вот тут начинает казаться, что все мы в XIX веке. Кажется, что нет никакого интернета, никаких компьютеров. Что на запрос из Тифлиса в одесскую судебную управу исправник с керосиновой лампой спустится в архив, где крысы из бумажных дел уже сделали себе гнёзда, сдувает вековую пыль с бумаг, подслеповато сквозь пенсне щурится на чернильные выцветшие надписи, ругает писца за неразборчивый почерк и несёт бумагу нарочному. Нарочный зашивает важную депешу под подкладку шляпы и отправляется на почтовой тройке. И везёт два месяца.

Но это было бы ещё хорошо! В заснеженных горах бывшие заключённые ждут и по три месяца. А ямщика всё нет и нет. Вернее, нет подтверждения, что они — это они.

А. С.:

— Те, кто едет без документов, а это 90%, попадают в Грузию в буферную зону. Их спускают в подвал. Подвал не предназначен для жилья: там просто поставили нары.

Волонтёры в Тбилиси, с которыми мы договорились, привозят туда еду, потому что Грузия не обеспечивает их питанием. Там нет туалета, душа, одеял, матрасов и так далее. Всё это обеспечивают волонтёры из Тбилиси. Они около месяца сидят в этом подвале, потому что посольство Украины в Грузии отправляет запросы в Украину на подтверждение личности и ждёт ответа. Минимум месяц! И вот этот месяц они живут в буферной зоне.

Представьте себе: среди них есть больные туберкулёзом, и недавно один из них умер. Это, кстати, ещё один вопиющий случай. Мы привезли человека в буферную зону, через три дня его забрала скорая, через два дня он умер. Вот такая печальная история. Мы не смогли забрать тело. Мы писали обращение, и мама писала, обращалась, но пришлось нам его похоронить в Грузии. Звучит только: «Дело в процессе», «Надо подождать» и тому подобное. Некоторые «вскрываются», то есть режут вены. А те, кто, например, не сидят в буфере, те, у кого не справка была, а оригинал паспорта, живут в хостеле в Тбилиси, который мы тоже обеспечиваем, и ждут этого подтверждения личности уже в хостеле. Когда подтверждение наконец приходит, они ликуют.

А. С.:

— Мы им покупаем билет на самолёт до Кишинёва, а уж из Кишинёва автобусом в Одессу и таким образом доставляем их в Украину. А тут их уже, в зависимости от того, закончился срок или нет, либо отпускают, и мы ему покупаем билет домой, либо его сажают в тюрьму досиживать срок.

Но на этом ещё не всё.

Олег Цвилый:

— Им всем положен статус пострадавших в результате депортации, пыток, трудового рабства. На сегодняшний день нами опрошено около 245 человек и 145 родственников. Это все люди, которых мы вернули и привезли к следователю. Таким образом, мы им помогли получить статус потерпевших. У нас нет вообще никакой поддержки от государства, никаких компенсаций. Мы за это боремся юридически и пытаемся помочь им добиться хотя бы каких-то компенсаций. Гражданские люди, побывавшие в плену, получают компенсацию в 100 тысяч гривен. Наши бывшие заключённые — ничего.

А. С.:

— Но вот последние полгода нет депортации, опять политическое решение, распоряжение Москвы остановить этапы украинцам. И это касается не только центров иностранных граждан по России — пока выдворение приостановлено.

P.S.

И в хостеле в Тбилиси, и в Керчи, и в буферной зоне на горном перевале, и в колониях России — все ждут и жадно читают новости, спорят.

— Трамп Путину пригрозил. Может, войне скоро конец?

— Ага, сейчас зайдут и скомандуют: «С вещами на выход! Вот тебе билет в Киев».

— А если всё-таки освободят?

— А если по беспределу расстреляют?

— Мама Украина, примешь ли ты своих сыновей?

Автор: Дмитрий Жогов