Это мой дом, моя страна: история о том, как режиссер театра стал лидером протестов в оккупированном Херсоне

Сейчас имя Сергея Павлюка, главного режиссера Херсонского областного академического музыкально-драматического театра имени Николая Кулиша, известно не только украинским театралам — благодаря своей протестной деятельности в оккупированном Херсоне его имя известно по всей Украине и за ее пределами.

Дело в том, что Павлюк стал одним из главных вдохновителей массовых протестных митингов в захваченном городе, а его стримы показали всему миру, что Херсон даже под дулами российских автоматов был и остается украинским городом. В 2023 году ко Дню независимости Сергея Павлюка наградили орденом «За мужество» ІІІ степени.

Нашему корреспонденту он рассказал, как и чем жил Херсон в период оккупации, как там развивалось протестное движение, а также о допросах, преследовании, побеге из захваченного города и о жизни театра в условиях войны.

Как для Вас началась полномасштабная война с РФ?

23 февраля у нас состоялась долгожданная премьера в херсонском театре. Мы готовили ее два года, потому что пандемия перебила, потом вторая волна пандемии… И вот наконец-то состоялась премьера. Я уставший вернулся в свой небольшой особнячок, который приобрел за несколько лет до войны. Мы там посадили деревья, и я укоренился, уже стал херсонцем. Там меня ждали голубцы, мой крафт, и я себе тихонько отпраздновал сам премьеру и лег спать.

Проснулся от звонка жены, которая в слезах говорит: «Звонила дочка, война началась!» Я звоню дочке, говорю: «Вы там с ума сошли мамку пугать?» Зять взял трубку, я на него немножко наехал, а он: «Николаевич, правда война!» Тогда я услышал взрывы. Вышел на улицу, а Чернобаевка от меня недалеко, и я увидел уже, как дымил аэропорт. Вот так вот для меня началась война.

В общем, я побежал пешком в квартиру туда, где все были, надо было снять деньги… К войне мы точно были не готовы — нет продуктов, машина не заправлена.

Вы стали одним из первых, кто созывал людей на акции протеста, можете рассказать, как это происходило?    

Я забрал всю семью в свой домик, но сидеть дома и ничего не делать — это было как-то неправильно. 25 февраля я уже записался в муниципальную стражу, и с 27-го начал стримить — ходить по Херсону, показывать, что город украинский, что флаги украинские висят. 1 марта над домом пролетели две ракеты — одна упала за 200 метров в гаражи Водоканала, мы их тушили, и я стал фаталистом в тот момент — свою судьбу и когда «прилетит» ты не знаешь. Начал дальше стримить, ходить по городу. 3 марта пошла информация, что должны привезти гуманитарку и снимать документальное какое-то видео для новостей российских, а 4-го в час дня выключили мобильную связь.

Я добежал до центра города и попал на окончание митинга — человек 20 молодых людей скандировали «Фашисты, вон!» Я прибежал запыхавшийся и начал снимать, интернета не было в этот момент – выключили россияне. Узнал, что к чему, парни говорят: «Встречаемся завтра в 10». Я записал видео, говорю: «Если что, у кого есть желание, присоединяйтесь, будем завтра митинговать против этих фашистов».

Смотрю, парень стоит и по телефону говорит — «Киевстар» выключили, МТС выключили, а «Лайф» работал. Я вышел в эфир, призвал всех прийти на 10 часов 5 марта на мирный митинг и пока дополз до дома за два часа, жена уже говорит: «Что ты натворил? Знакомые звонили из Израиля, говорят, видели тебя по телевизору». И мы провели митинги 5-го, 6-го, 7-го, и митинги уже не заканчивались…

Россияне тогда всячески пытались задавить и дискредитировать протесты в городе, Вас это тоже коснулось?

По определенным причинам я в дальнейшем не имел возможности ходить на митинги, потому что некий Стремоусов якобы сказал, что я главный организатор этих митингов и работаю на СБУ. Парни запретили мне ходить, но все равно на самый большой и колоссальный митинг 13 марта в День освобождения от фашистских захватчиков я попал. Митинг довольно агрессивный был, было очень много провокаторов, толпа сходила с ума… И это против вооруженных россиян, я очень рад, что тогда обошлось без крови — люди покричали и начали расходиться. И тогда пришла идея организовать шествие Единства у Вечного огня, и этим шествием заканчивались потом все митинги, это было очень мощно!

Самый страшный был митинг, когда разогнали людей 21 марта и начали стрелять. ОМОН начал бить людей, пролилась кровь, начались серьезные аресты. Вот так вот митинги у нас происходили. Но я уверен, что мы, особенно в начале 5-го, 6-го и 7-го марта показали, что мы не сломлены, что Херсон – это Украина. И херсонцы были неимоверными. К примеру, в начале очередного митинга я уже томился на допросе и через окно внезапно услышал, как шумит море – за окном стоял этот гул людских голосов, это было неимоверное ощущение.

Расскажите о Вашей театральной деятельности в период оккупации.     

Театр в Херсоне официально мы закрыли. На всех допросах нас заставляли открыть театр, но я говорил, что актеры разъехались. До 27 марта семьи актеров-херсонцев жили у нас в бомбоубежище, прятались там, а 27-го их уже выгнали оттуда. Мы не работали и не собирались работать, но постоянно слышали: «Почему вы не открываете театр?» И это, кстати, при том, что они уже уничтожили мариупольский театр. То есть для них театр был лакмусовой бумажкой, мол в Херсоне все чудесно и даже театр работает, якобы принесли сюда «русский мир» и тут все хорошо.

Потом пошли слухи, что они будут пытаться насильно склонить меня, чтобы я открыл театр. Учитывая, что у меня пятеро детей, у меня выбора не было, мы рисковали, но я собрал детей, и мы 18 апреля выехали из Херсона. А театр они таки открыли 1 июня… У них был циничный праздник на День защиты детей — под дулами автоматов детки рисовали всякие рисунки мелом под музыку. К сожалению, появились там и наши уже бывшие коллеги, которые стали коллаборантами. Мерзкое ощущение на душе до сих пор.

И тем не менее, даже покинув город и свой театр, театральную деятельность Вы не бросили?

Да, во время оккупации мы не прекращали работать. Первая премьера у нас была в Киеве в театре имени Леси Украинки — монопредставление, потом молодой режиссер Евгений Резниченко выпустил постановку «Оставаться нельзя» — это история актерских семей, которые выезжали из оккупации, и каждый рассказал свою историю. В нем принимала участие моя старшая дочка Ангелина, она актриса театра. Я был на премьере и было очень больно. Оказывается, что мое восприятие оккупации и митингов кардинально отличается от восприятия моей семьи. Это совсем разные истории, я понял – каике бы мы героические поступки не совершали, мы подставляли свои семьи.

Вы вернулись в Херсон сразу после освобождения города?

11 ноября освободили Херсон, а 17-го мы уже открыли там резиденцию святого Николая, где я играл святого Николая, правда, не с седой, а со своей бородой. И мы тогда приняли более пяти тысяч детей за эти праздники. Это было мощно. Было страшно, но дети каждый день приходили за подарками — спасибо волонтерам, очень было много подарков. И с того времени мы снова начали работать в Херсоне.

Расскажите о сегодняшнем творчестве – у вас сейчас довольно много премьер.

Да, у меня сейчас будет премьера, и это будет уже 136 премьера за 20 лет. Это очень много, и у меня сейчас очень много запущенных проектов. Когда началась война, понимание, что ты со своей профессией никому не нужен, когда выехали из оккупации и у тебя работы нет – это ужасно. Но оказывается театр очень нужен — я начал работать в николаевском театре, я приехал в Николаев, в который прилетали ракеты и который обстреливали еще и с «Градов». В мой первый приезд ночью за квартал или два прилетели три С-300 и когда уезжал я из Николаева после второй постановки — тоже за квартал прилетело шесть С-300. То есть в таких условиях театр работал, выпускал постановки, зритель ходил в театр. Это было неимоверно страшно, дико и в то же время колоссально, когда «прилеты» идут постоянно, а в театр идут люди с цветами. Тут понимаешь, что театр нужен, он как терапия. Тогда меня вообще начали приглашать, работал в театре Кропивницкого, в Киеве сделали мюзикл «Тигроловы». Полтавский театр очень меня много приглашает, из мощных работ «Короли» вот недавно была премьера. Театр – он есть, и слава Богу, так скажу, и это очень хорошая терапия сейчас для людей.

Можете рассказать, как война повлияла на ваше творчество?

Мы делаем представления про оккупацию Херсона — это очень важно. Одно из первых представлений «Борщ. Мой рецепт выживания» — это про 14 год, Луганскую область, это сборный образ женщин, которых пытали, допрашивали. Потом мы сделали «Плохие дороги», тоже про войну, эта история посвящена женщинам, которые отдают свою жизнь. Сделали прекрасную пьесу «Будет тебе, враже, так, как ведьма скажет» и сейчас только что вернулись с гастролей — по Украине ездили. Рассказывали про Херсон, как себя чувствовали в оккупации, не дай Бог кому-то это почувствовать. Но с херсонским юмором.

Я когда рассказываю, почти никто не смеется, кроме меня. Мы буквально с кумом доезжаем до Херсона, в центре куча «прилетов», мы вечером заходим в магазин, скупаемся. Херсон — это сплошная лотерея — попадешь или не попадешь, прилетит или не прилетит. И продавщица так с улыбкой говорит: «Парни, скупились? Возьмите еще лотерейный билетик на ночь». Мне очень этот юмор нравится херсонский, за счет юмора, мне кажется, мы вообще в оккупации выживали.

«Будет тебе, враже, так, как ведьма скажет» у меня вообще появилась идея, когда я в Конотопе услышал, как женщина русскому солдату говорила: «Ты куда танками приехал, в Конотоп? Тут все ведьмы, у тебя писюн стоять не будет». Или в Геническе женщина говорила: «Ты в карманы семки насыпь, чтоб подсолнечники проросли». Так идея возникла сделать нашу херсонскую ведьму. У нас даже шикарная штучка есть – кукла вуду Путина, мы сами издеваемся и продаем, чтобы люди тоже могли дома потыкать иголочками, подвесить его, собачке отдать.

 

В Херсоне Вы известны не только своей театральной и общественной, но и волонтерской деятельностью, как получилось, что Вы стали волонтером?

Во-первых, я очень буду благодарен всегда Сергею Рыбальченко. Когда меня искали, нашли и взломали мою квартиру, друзья сообщили, что за мной приехали. А Сергей еще раньше предлагал, чтобы я переехал с семьей к нему в волонтерский центр для переселенцев, я ему позвонил, он нас принял с семьей — пятеро детей и собачка. И мы два месяца, по сути, там жили.

Потом я выехал из оккупации и сам начал собирать деньги на центр, на помощь семьям беженцев, детям. Моя дочь Ирина открыла детский садик, начала работать с детьми. Сергей Рыбальченко всю оккупацию помогал людям, и когда мы вернулись, я к нему присоединился. Я продолжал собирать деньги и очень благодарен людям, которые донатили постоянно на наш Херсонский хаб — так назывался центр переселенцев. Очень много людей прошли через этот центр, Сергей помогал людям выезжать. Когда освободили Херсон и пошли «прилеты», опять таки благодаря Сергею мы ездили и помогали — была возможность, спонсоры давали нам деньги, материалы, и мы бесплатно все делали и помогали.

Сейчас ко мне обратились военные и я снова начал сбор донатов на покупку вещей для военных, где-то полгода я почти не волонтерил, а теперь снова вернулся. К сожалению, это очень сложно. Ты всегда думаешь, что два-три дня, и ты соберешь необходимую сумму, каждое утро просыпаешься, а суммы нет, начинаешь нервничать, что ты какой-то бездарный и не можешь собрать какие-то 25 тысяч. Но наконец-то мы собрали, и парни получат то, что им надо.

Расскажу одну историю. Мы приехали к женщине после «прилета», и она на русском языке к нам: «Здравствуйте, мальчики». Мы сделали свою работу, она дает деньги, мы говорим: «Не надо, пожалуйста, не надо». И она такая: «Щиро дякую!» И ты кайфуешь от этого, это клево, правда. Очень важно быть полезным и иметь возможность помогать всем, чем можешь, это нас объединяет.

Последний вопрос — почему не выехали из Украины?

Если бы не ситуация с тем, что меня заставляли открывать театр, я бы и из Херсона не выезжал. Я уверен в том, что мы победим, это мой дом, моя страна, как бы это пафосно ни звучало. Я не выехал, потому что я украинец, что тут еще говорить, Херсон — мой город.